Научные воззрения

Став прямым наследником научных воззрений своего отца, Анна Фрейд в первую очередь развивала психоаналитические представления о Я, фактически основав новое неофрейдистское направление в психологии - эго-психологию. Главной её научной заслугой обычно считают разработку теории защитных механизмов человека - механизмов, с помощью которых Я нивелирует влияние Оно. Также Анна значительно продвинулась в изучении агрессии, но всё таки самым весомым вкладом в психологию было создание (эту заслуга принадлежит ей вместе с Мелани Кляйн) детской психологии и детского психоанализа. Ею были разработаны методы работы с детьми, в том числе игровые, положения психоаналитической теории перерабатывались Анной для прикладной помощи родителям и детям в их взаимодействии. Дети были главным научным и жизненным интересом Анны Фрейд, однажды она даже сказала: «Я не думаю, что являюсь хорошим предметом для биографии. Наверное, всю мою жизнь можно описать одним предложением - я работала с детьми!». В конце жизни учёную, уже имевшую звания Почётного профессора во многих крупнейших университетах мира, привлекла другая область связанная с детьми - семейное право, ей она занималась в Йельском университете, издав две работы в соавторстве с коллегами (см. Избранные научные работы). Наряду с Мелани Кляйн считается основателем детского психоанализа.

Развитие Эго-психологии в трудах Анны Фрейд

В.В. Старовойтов

кандидат философских наук, старший научный сотрудник Института философии РАН

Анна Фрейд (1895 - 1982) - младший ребенок в семье Фрейда, получила частное педагогическое образование и с 1914 по 1920 годы работала учительницей. В годы первой мировой войны начала изучать психоанализ. Зигмунд Фрейд лично провел учебный анализ своей дочери, хотя до начала 20-х годов он не являлся обязательным элементом подготовки психоаналитиков, что еще более усилило ее привязанность к отцу, а также сказалось на ее научной позиции в психоанализе - она навсегда осталась поборницей классического психоанализа З.Фрейда. В 1921 году А.Фрейд была принята в Венское психоаналитическое объединение. С 1923 г. она стала заниматься детским анализом. После эмиграции в Англию в 1938 году была принята в члены Британского психоаналитического общества. В декабре 1940, совместно с Дороти Барлингем, ближайшей подругой и соратницей, организовала "Хэмпстедский детский дом", где проводилось психоаналитическое исследование детей. Здесь А.Фрейд развивает детский анализ как самостоятельную область психоанализа. В 1952 открываются Хэмпстедская клиника и курсы детской терапии под руководством А.Фрейд. Сама она неоднократно избиралась на должность вице-президента МПА.

В начале 1920-х в Вене стал развиваться педагогически ориентированный психоанализ. Гермина Хуг-Хельмут (1871 - 1924) первой из аналитиков в Вене начала систематическое изучение детей. Анна Фрейд также оказалась в ряду детских психоаналитиков. Помимо Вены, другим центром детского психоанализа был в те годы Берлин, где Мелани Кляйн разработала "игровой метод" для анализа детей, а затем теорию раннего детского анализа. В 1926 М.Кляйн окончательно переехала в Лондон, где продолжила развивать теорию и практику анализа детей. На протяжении многих последующих лет А.Фрейд находилась в непримиримой полемике с М.Кляйн из-за острых разногласий по вопросам детского анализа.

Их первое заочное столкновение произошло в 1927 году, после выхода книги А.Фрейд "Введение в технику детского анализа", в которой она обсуждает возможность изменения аналитической техники при работе с детьми.

Говоря о специфике анализа детей, А.Фрейд выделяет следующие моменты:

1. У ребенка нет сознания своей болезни и воли к выздоровлению. Решение подвергнуться анализу никогда не исходит от маленького пациента, а принимается его родителями. Поэтому аналитику требуется подготовительный период, чтобы вызвать в ребенке недостающую готовность и согласие на лечение. В силу этого аналитик должен прежде всего установить определенные эмоциональные взаимоотношения между собой и ребенком.

2. Однако после такой предваряющей анализ стадии аналитик становится слишком ярко очерченным лицом и плохим объектом для переноса.

4. К тому же, родители продолжают быть любовными объектами ребенка в реальности, а не в фантазии, поэтому он не испытывает необходимости заменять в своих переживаниях родителей аналитиком. Как следствие, у ребенка не формируется невроз переноса, хотя могут присутствовать отдельные его компоненты.

5. В силу вышесказанного, аномальные реакции ребенка продолжают разыгрываться в домашней среде. Поэтому аналитик должен быть в курсе всех семейных взаимоотношений. Там же, где, по мнению А.Фрейд, обстоятельства или отношение родителей исключают возможность совместной работы, результатом является утрата подлежащего анализу материала. В подобных случаях А.Фрейд приходилось ограничиваться анализом сновидений и грез наяву у детей.

6. И, наконец, при работе с детьми возникает дополнительная проблема. Так как Супер-эго ребенка еще очень тесно связано с воспитывающими его лицами, то есть в большинстве случаев с родителями, то оценка бессознательных инстинктивных побуждений ребенка передается на усмотрение не Супер-эго, а его близких, которые своей чрезмерной строгостью и подготовили появление невроза у ребенка. Единственным выходом из этой тупиковой ситуации, согласно А.Фрейд, может стать занятие аналитиком на время работы с ребенком места Эго-идеала последнего. Однако это становится возможным только в том случае, если для ребенка авторитет аналитика становится выше авторитета родителей.

Детские аналитики пытались компенсировать нехватку свободного высказывания ребенком всех возникающих у него мыслей различными техническими приемами. В частности, М.Кляйн заменила технику свободных ассоциаций техникой игры, полагая, что действие более свойственно маленькому пациенту, чем речь. Она считала каждое игровое действие ребенка аналогом свободных ассоциаций у взрослого и сопровождала его собственным толкованием. А.Фрейд подвергла критике такое уподобление игровых действий мыслям взрослого человека и отвергла наличие постулированного М.Кляйн невроза переноса у ребенка.

В ответ на публикацию книги "Введение в технику детского анализа", работавшие под руководством М.Кляйн в Лондоне аналитики провели симпозиум, на котором подвергли резкой критике взгляды А.Фрейд на анализ детей. В частности, они считали, что невроз переноса не наступал в работе А.Фрейд по причине введенной ею вступительной фазы анализа. Ими также подчеркивалась необходимость использования игровой техники в силу меньшей предосудительности игры для ребенка, когда он не может продуцировать свободные ассоциации из-за тех или иных страхов. К тому же, согласно взглядам М.Кляйн, Супер-эго, а за ним и Эдипов комплекс образуются у ребенка на первом-втором году жизни, в силу чего она отвергла педагогический подход к анализу ребенка, свойственный А.Фрейд.

Впоследствии А.Фрейд внесла изменения в технику детского психоанализа, начав изучать всё то, что могло вызвать у ребенка вытеснение и другие защитные механизмы: фантазии, рисунки, эмоции, - найдя в них эквивалент свободных ассоциаций, что сделало предваряющую анализ стадию излишней. В то же время А.Фрейд продолжала считать даваемую М.Кляйн символическую интерпретацию детской игры ригидной, стереотипной, не учитывающей неизвестные компоненты Эго, в силу чего получалось искаженное представление о личности ребенка. Сама А.Фрейд утверждала, что путь к Ид ребенка лежит через проработку защит Эго.

В своей второй книге "Эго и механизмы защиты" (1936) А.Фрейд систематизировала всё, что было известно в то время о действии используемых Эго защитных механизмов. Помимо вытеснения, она включила в этот список регрессию, изоляцию, проекцию, интроекцию, превращение в противоположность, сублимацию, реактивное образование и др. Данная систематизация значительно расширила понимание защитных и синтезирующих функций Эго, поскольку, согласно взглядам А.Фрейд, нет антитезы между развитием и защитой, так как все "защитные механизмы" служат как внутренним ограничениям влечений, так и внешней адаптации.

Что касается техники лечения, то она выстраивалась А.Фрейд в соответствии с моделью интрапсихического конфликта, где всё, что не являлось новым, описывалось как перенос. Исходя из такого понимания переноса, она подчеркивала его спонтанность. Ее точка зрения полностью совпадала со взглядом Фрейда, который также считал, что перенос создается не врачом.

Понимание Фрейдом навязчивого повторения как биологического атрибута живой материи, дающего объяснение вездесущести феномена переноса, привело к подчеркиванию спонтанности переноса как создающегося исключительно пациентом, и, вследствие этого, к модели интрапсихического конфликта и стандартной технике психологии одной личности. Краеугольные камни психоанализа - перенос и сопротивление - были заложены в основание идеализированной научной беспристрастности. Это вело к "интерпретационному фанатизму", когда всё, происходящее в аналитической ситуации, рассматривалось прежде всего как проявление переноса, что вело к явному неравенству между вездесущим объектом - аналитиком, и неравным субъектом - пациентом. Данное неравенство разрасталось в результате генетических интерпретаций аналитика, которые вели к восприятию пациентом аналитика как человека, знающего всё о его прошлом, в том числе и о происхождении сопротивления. При этом суждение о том, что является истинным, а что - искажением "истины", отдавалось целиком на усмотрение аналитика.

Всё же, позднее, в статье 1954 года "Расширение показаний к психоанализу", А.Фрейд, наконец, поставила вопрос о том, не могут ли некоторые агрессивные реакции пациентов, обычно рассматриваемые как трансферентные, вызываться категорическим отрицанием того факта, что аналитик и пациент как взрослые люди находятся в реальных личных отношениях. Таким образом, она пришла к мысли о том, что не всё в анализе является "переносом".

Анна Фрейд (1895-1982) и игра как психическая реакция ребенка.
У великого отца психоанализа Зигмунда Фейда 3 .12.1895 года в Австрии, городе Вене родилась младшая из шестерых детей дочь Анна. Отец ждал рождения сына и даже придумал ему имя – Вильгельм, однако родилась дочь. С матерью, братьями и сестрами в детстве Анны теплые и дружеские отношения не сложились. Её матери Марте Фрейд было трудно справляться со всеми детьми, поэтому к ней приехала сестра Марта. Эта женщина стала для Анны второй матерью. Отца дети видели нечасто, ведь он постоянно был занят врачебной деятельностью. Когда Анне исполнилось 6 лет, её отдали в частную школу, а через два года перевели в обычную народную.
Девочка получила образование в частной и народной школе, но там, по её собственному признанию, она научилась совсем немногому. Образование в частой школе позволяло ей поступить только в учебное заведение, готовящее учителей, а не университет, для которого необходимо было закончить гимназию. Она поступила и окончила Коттедж Лицеум в Вене. Перед шестнадцати летней Анной встал вопрос: что делать дальше? Стать учительницей? Выйти замуж, как это сделали Софи, её сестра, всеобщая любимица? Совет Зигмунда Фрейда был прост: путешествовать! Анна на 5 месяцев уезжает в Италию. Вернувшись, Анна стала преподавателем начальной школы в самом лицее, где некогда училась. Там же в лицее Анна заинтересовалась детской психологией. По признанию Анны, много знаний она получила благодаря общению с отцом и его друзьями и коллегами. Когда Анне было 13 лет, отец познакомил её со своей теорией психоанализа. Она стала посещать его лекции и даже присутствовать на приемах пациентов. В 1918 году Анна заболела туберкулёзом и была вынуждена уйти с преподавательской деятельности в лицее. Настал тяжелый период жизни у Анны: ей снились сны, о которых она рассказывала своему отцу, а тот их анализировал, и тогда же она всерьёз заинтересовалась психоанализом, принимала участие во всех заседаниях Венского психоаналитического общества. Её первым самостоятельным опытом стало произведение, проведенное в 1922 году исследование 15-летней девочки и выступление с докладом «Фантазии избиения во сне и наяву». После этого её приняли в ряды Венского психоаналитического общества.
С 1923 года Анна Фрейд начала самостоятельно практиковать, открыв кабинет для детей в том же помещении, где принимал пациентов её отец. Отец был доволен успехами дочери в области психоанализа, его беспокоили два её недостатка: «сутулая осанка и чрезмерное увлечение вязанием». Психоаналитики толковали это увлечение как замещение сексуальной жизни: постоянное движение спицами символизировало продолжающий половой акт.
В том же 1923 году Анна узнала о болезни отца, причем совершенно случайно, когда ей сообщили, что нужно забрать «господина профессора» из кабинета врача, куда Фрейд ушел, никому ничего не сказав, и где ему сделали операцию в связи с раком челюсти.
Именно благодаря дочери Зигмунд Фрейд смог так долго бороться с болезнью. Некоторые современники отмечали, что именно благодаря постоянной заботе дочери Фрейд смог прожить после этого 16 лет, перенеся 31 операцию. Анна ухаживала за больным отцом, сопровождала в поездках. Она взяла на себя все его встречи и доклады, издавала его труды, помогала ему разрабатывать новые концепции и, по сути, стала его личным секретарем.
В 1927 году Анна Фрейд стала Генеральным секретарем Международного психоаналитического общества. Отец не мог присутствовать на заседаниях, и она принимала присужденные ему награды.

У Анны Фрейд постоянно возникали трудности с получением признания, поскольку она не имела медицинского образования, поэтому основными пациентами были дети её знакомых. Знакомые отмечали, что Анна умела найти общий язык с любым ребёнком. На основе своих клинических опытов Анна Фрейд сделала некоторые выводы. Особенностью детского психоанализа, по её мнению, является не метод свободных ассоциаций, когда пациенту предоставляется возможность говорить всё, что приходит в голову безо всякого контроля со стороны сознания, а метод наблюдения и игровой процесс ребенка. Мысли и желания ребенка, по мнению Анны Фрейд, могут выражаться не в словах, а действиях во время переживания им различных игровых ситуаций. Столкновение их с внешним миром порождает конфликт, который разрешаясь в игре, благотворно действует на психику ребенка. Игнорирование или же полное отсутствие таких желаний ведёт к социальной дезадаптации, истеричности и неврозам. Анна Фрейд понимала, что большую часть жизни детей проходит в присутствии родителей или опекунов. Психоаналитик Анна Фрейд понимала огромную важность родительского воспитания на ранней стадии развития ребенка. Поняла она и то, что одним из успехов психотерапии детей является активное желание и участие родителей в лечении психики ребенка. Она считала, что необходимо подробно информировать отцов и матерей, как проходят сеансы психотерапии, чтобы они сами могли применять соответствующие методики наблюдения за ребенком в процессе игры с ними. Анна Фрейд знала, что ребенок испытывает огромную потребность познавать и открывать мир, но ограниченный опыт, жажда новых ощущений требует взаимного сотрудничества психоаналитика и родителей. Взаимодействие и открытость с ребенком играет ключевую роль в развитии его психических процессов. При совместном воздействии психолога и родителей ребенку не следует ничего диктовать, - нужно использовать язык, понятия, идеи и словесные картины, значимые для него в рамках его познаний и потенциального развития в ходе игровой терапии. Анна Фрейд считала, что к ребенку надо относиться как к мыслящему, чувствующему существу, наделённого способностью формулировать идей и понятия и включать их в собственную сумму внутреннего опыта; однако он должен делать это в соответствии с реально функционирующими процессами, ему свойственными. А.Фрейд была убеждена, что необходимо стимулировать ребенка к социальному взаимодействию со сверстниками, детьми младшего и старшего возраста, родителями и взрослыми для саморазвития ведь никто не может сделать это за него, и при любом подходе это необходимо учитывать.
Анна Фрейд доказала эффективность «игровой терапии» с ребёнком, однако считала, что нужно всегда разобраться в работе его бессознательного разума. Все это потому, что дети неспособны скрывать свои чувства и эмоции и применять механизмы подавления, так как дети почти всегда говорят то, что думают!
Анна Фрейд, как основатель детского психоанализа внесла в психоанализ игровые методы. Разработанный Анной Фрейд детский психоанализ, учитывает незрелость детской психики, и низкий уровень возможности вербализации ребенка. Анна Фрейд считала, что одним из ценнейших источников анализа ребенка является наблюдение за ним это - детские игры (рисование, поделки, игры в воде, с песком, с игрушками и во время игры в футбол и уход за животными).
А.Фрейд разработала принципы поведения терапевта в процессе игровой терапии:
1) сердечная, не директивная манера общения;
2) не давать волю инстинктивным проявлениям ребенка;
3) не вмешиваться во внешнюю жизнь ребенка, т.е. лишь изменять его жизненное окружение и при необходимости устранять явно вредные, травмирующие влияния;
4) запрет интерпретации высказываний и действий ребенка, иначе это может усилить страхи и сопротивление, вместо того чтобы их постепенно и терпеливо сокращать.
Пятилетний учительский опыт Анны Фрейд пригодился ей, и она всегда умела расположить к себе детей. На помощь приходили сказки, интересные истории. Ей ничего не стоило разыграть сценку, показать фокус, даже залезать под стол, когда дети прятались под стол и упрямились. Д.Б.Эльконин в своей работе " Теории и проблемы исследования детской игры" замечает: " Анна Фрейд была одной из первых, разработавших технику игровой терапии, как частичную замену вербальных методов психоаналитической техники. Игра должна использоваться на ряду с другими средствами - использования снов, свободным рисованием и др" (47).
Основные труды Анна Фрейд были посвящены исследованию «трудных детей», прежде всего агрессивных и тревожных. Она считала, что в структуре личности ребенка с самого начала агрессивность появляется как составная часть сексуальной жизни. Нормальное развитие ребенка требует поворота от себя к внешнему миру.
Согласно А.Фрейд, нормальное детское (как взрослое) поведение предполагает существование элементов двух стремлений. В нормальном поведении агрессивность сдерживается либидо.
[Либидо (лат. libido - желание, страсть, стремление)]. Именно сплав либидо и агрессии нормален и типичен. Но кроме нормального проявления агрессивности, связанного, например, со стремлением удержать объекты любви ребенка (любимая игрушка, грудь матери для младенца и т.д., А.Фрейд обратила внимание и на патологические проявления детской агрессивности. Исследуя влияние психической депривации на развитие ребенка, она пришла к выводу, что такая агрессивность возникает при анормальных условиях развития ребенка (без родителей, без семьи, в домах ребенка, интернатах и т.д.).
[Депривация (лат. deprivatio - потеря, лишение) - психическое состояние, вызванное лишением возможности удовлетворения самых необходимых жизненных потребностей (таких как сон, пища, жилище, секс, общение ребёнка с отцом или матерью, и т. п.), либо лишением благ, к которым человек был привычен долгое время].
Она считала причинами проявления агрессивности либо полное отсутствие объектов любви в окружении ребенка, либо частую смену этих объектов. Либо невозможность по каким-то причинам установить отношения с объектами любви. Таким образом, агрессивные (как и тревожные) тенденции проявляются в связи с тем, что либидо не развивалось или оставалось в первичной стадии.
Исходя из этих утверждений, А.Фрейд пришла к выводу, что в таких случаях коррекционная работа с детьми должна ориентироваться на развитие либидо, формирование привязанности к другим людям, развитие у детей чувства защищенности, а не преодоления у них агрессивных реакций. Начиная с самой ранней работы «Введение в технику детского анализа», она занималась методами детского психоанализа, раскрытием возможностей «игровой терапии».
Кроме разработки детского психоанализа Анна Фрейд внесла существенный вклад в развитии теории защитных механизмов. Она, как и её отец, утверждала, что главным мотивом для большинства людей служит снятие напряжения, которое преимущественно порождается тревогой.
Тревога, по мнению З.Фрейда, подразделяется на три типа:
1. Объективная или реальная тревога – страх перед воздействиями внешнего мира. Снять вызванное напряжение путем выхода из сложившегося положения.
2. Невротическая тревога – безотчетный страх перед наказанием за утрату контроля над импульсами и побуждениями бессознательного (Ид).
3. Моральная тревога – страх перед нарушением моральных принципов и попиранием ценностей, вызывающих чувство стада или вины. Этот тип тревоги зарождается в Супер-эго.
Анна Фрейд идентифицировала конкретные защитные механизмы, с помощью которых Эго ослабляет тревогу.
Анна Фрейд обосновала концепцию защитных механизмов сопряженных с Эго (Я). Защиные механизмы - сопряжкенная с Эго (Я) совокупность автоматических бессознательных механизмов психики, обеспечивающих психологическую защиту Эго (Я) от внешних (внешний мир) и внутренних (Супер-Эго и Оно), реальных иливоображаемых опасностей, отрицательных импульсов, негативной информации и неприемлемых оценок и самооценок. Она выделила следующие защитные механизмы:
Отрицание – отказ признавать случившееся или происходящее в данный момент.
Замещение – перенос чувств и разочарования на кого-то или что-то менее угрожающее.
Интеллектуализация – рассмотрение проблемы с рассудочной и объективной точки зрения с целью перестать фокусироваться на её стрессовой и эмоциональной составляющих.
Проекция – перенос негативных чувств на другого человека в результате чего кажется, будто последний испытывает эмоции вместо меня.
Рационализация – стремление не думать о реальной причине своего чувства или поступка и придумывание им правдоподобного, но ложного оправдания.
Реактивное образование – выбор противоположного образа действий с целью скрыть свои истинные чувства.
Регрессия – возврат к «детскому» поведению. Всё зависит от того на какой стадии психосоциального развития зафиксирован человек. Например, зафиксирован на оральной стадии – много есть, курит, пьет или становится чрезмерно агрессивным в словах.
Подавление – вытеснение мыслей, заставляющих нас испытывать дискомфорт, в область подсознательного.
Сублимация – преобразование неприемлемого поведения в более приемлемую форму (человек отправляется в спортзал, занимается творчеством и т.д.). А.Фрейд считала сублимацию свидетельством зрелой личности.

Фрейд, Анна
Материал из Википедии - свободной энциклопедии
Анна Фрейд (нем. Anna Freud); 3 декабря 1895 года, Вена - 9 октября 1982 года, Лондон) - британский психолог и психоаналитик австрийского происхождения, младшая дочь основателя психоанализа Зигмунда Фрейда. Наряду с Мелани Кляйн считается основателем детского психоанализа.
Биография
У Зигмунда Фрейда и его жены Марты Анна была младшим, шестым ребёнком в семье. В качестве первой профессии выбрала профессию учительницы начальной школы. После Первой мировой войны, оставив учительство, Анна посвятила себя отцу, работая его секретарём и сиделкой, а также психоанализу. Вскоре она вступает в Венское психоаналитическое общество и выступает там с первыми докладами. В 1938 году, после аншлюса Австрии, семья Фрейдов подвергается аресту, и вскоре Анна вместе с отцом навсегда покидает Вену, выбрав новым место жительства Лондон. В Великобритании она продолжила заниматься психоанализом, развивая идеи своего отца, особенно в области психологии детства. В 1947 году Анна Фрейд основала Хэмпстедскую клинику в Лондоне - крупнейший в то время детский психоаналитический лечебный и учебный центр. В 1952 году она открыла в Лондоне детские терапевтические курсы и клинику, которые были первым учреждением для лечения детей методом психоанализа. Последние годы жизни учёная и исследовательница работала в Йельском университете, продолжая развивать свои идеи в области детской психологии. Умерла Анна Фрейд в Лондоне 9 октября 1982 года. Она никогда не была замужем и не имела собственных детей.
Научные воззрения
Став прямым наследником научных воззрений своего отца, Анна Фрейд в первую очередь развивала психоаналитические представления о Я, фактически основав новое неофрейдистское направление в психологии - эго-психологию. Главной её научной заслугой обычно считают разработку теории защитных механизмов человека - механизмов, с помощью которых Я нивелирует влияние Оно. Также Анна значительно продвинулась в изучении агрессии, но всё-таки самым весомым вкладом в психологию было создание (эта заслуга принадлежит ей вместе с Мелани Кляйн) детской психологии и детского психоанализа. Ею были разработаны методы работы с детьми, в том числе игровые, положения психоаналитической теории перерабатывались Анной для прикладной помощи родителям и детям в их взаимодействии. Дети были главным научным и жизненным интересом Анны Фрейд, однажды она даже сказала: «Я не думаю, что являюсь хорошим предметом для биографии. Наверное, всю мою жизнь можно описать одним предложением - я работала с детьми!». В конце жизни учёную, уже имевшую звания Почётного профессора во многих крупнейших университетах мира, привлекла другая область связанная с детьми - семейное право, ей она занималась в Йельском университете, издав две работы в соавторстве с коллегами (см. Избранные научные работы).

Материал http://www.psychologos.ru/articles/view/anna_freyd
Анна Фрейд (1895-1982) - австрийский психоаналитик, дочь 3игмунда Фрейда. Сооснователь эго-психологии и детского психоанализа. Председатель Венского психоаналитического общества (1925-1938). Почетный доктор права Венского университета и университета Кларка (1950, США). Почетный доктор наук Медицинского колледжа Джефферсона (1964) и ряда университетов (Шеффилдского, 1966; Чикагского, 1966; Йельского, 1968). Член Королевского медицинского общества (1978) и почетный член Королевского колледжа психиатров. Почетный доктор философии университета Гете (1981).
В детстве получила хорошее домашнее образование.
Анне было всего 13 лет, когда состоялся ее первый разговор с отцом о психоанализе, который оказал огромное влияние на всю ее дальнейшую судьбу. Чуть позже Зигмунд Фрейд разрешил Анне присутствовать на заседаниях Психоаналитического общества. Анна сама проходила курс психоанализа у отца, присутствовала на приемах пациентов, была единственным близким для Зигмунда Фрейда человеком, который переносил с ним все тяготы, поддерживал его в самые тяжелые минуты и оставался рядом с ним до последних его дней.
На протяжении всей жизни Анна Фрейд вела огромную психоаналитическую деятельность.
После получения педагогического образования (Вена, 1914) в течение пяти лет преподавала в одной из венских начальных школ, где впервые заинтересовалась проблемами психологии детей. Начиная с 1918 года, она принимала участие во всех Международных психоаналитических конгрессах и заседаниях Венского психоаналитического общества. В 1920 году Анну Фрейд приняли в члены "Психоаналитического издательства", а в 1923 году она открыла свою собственную психоаналитическую практику.
С 1920 г. работала в английском отделении психоаналитического общества. Под непосредственным руководством отца освоила теорию, методику и технику психоанализа. В 1922 г. опубликовала первую статью «Бьющие фантазии и дневные мечты», в которой исследовала способы прекращения мастурбации.
В 1922 г. Анна Фрейд была принята в Венское психоаналитическое общество, и с 1923 г. она начала практиковать психоаналитическую терапию. Специализировалась преимущественно по проблемам психоанализа детского возраста и использования психоаналитических идей в педагогике, в том числе для коррекции недостатков обучения и воспитания. Анна Фрейд разрабатывала методику и технику детского психоанализа. С 1923 г. она работала в Венском институте психоанализа. В 1925-1938 гг. была председателем Венского психоаналитического общества.
В 1927 г. опубликовала работу «Введение в детский анализ». В нее вошли 4 лекции, прочитанные ею в Венском психоаналитическом институте и знакомящие со спецификой техники детского психоанализа. В этой книге Анна Фрейд исходила из того, что психоаналитическая жизнь детей подчиняется иным психическим законам, чем у взрослых. И поэтому при проведении психоанализа нельзя механически переносить на детей те методы анализа, которые используются при анализе психики взрослых. А. Фрейд Подчеркнула роль окружения в развитии ребенка и показала эффективность «игровой терапии».
В 1936 г. в книге «Психология «Я» и защитные механизмы» развила психоаналитические идеи о «механизмах защиты» и показала их роль в формировании и функционировании психики и личности. В этой книге Анна опровергла мнение о том, что психоанализ занимается исключительно областью бессознательного, и ввела в качестве объекта психоанализа "Я", как центр сознательного.
В 1938 г., после оккупации Австрии нацистами, Анна Фрейд подвергалась аресту и допросам в гестапо. После вынужденной эмиграции в Англию (1938), совместно с 3игмундом Фрейдом, Анна особое внимание уделяла поддержке больного отца. После смерти 3. Фрейда (1939) прилагала значительные усилия для корректного и эффективного развития психоаналитического учения и международного психоаналитического движения.
В 1941 г., совместно с Дороти Берлингем, Анна Фрейд организовала близ Лондона Хэмпстедский приют для детей, разлученных с родителями во время войны, где работала до 1945 г. Наряду с поддержкой детей она осуществила комплекс психоаналитических исследований влияния психической депривации на развитие ребенка и ее последствий. Результаты этих исследований были опубликованы в работах «Маленькие дети в военное время» (1942), «Дети без семьи» (1943), «Война и дети» (1943). В 1945 г. содействовала организации периодического ежегодника «Психоаналитическое исследование ребенка».
В 1947 г. дочь основателя психоанализа открыла курсы подготовки детских психоаналитиков. В 1952 г. Анна Фрейд организовала и возглавила Хэмпстедскую клинику детской терапии, ориентированную на психоаналитическое лечение детей. Как директор этой клиники и курсов психоаналитической терапии она руководила их работой до 1982 г.
Выдвинула и разработала ряд идей о детстве и юности как периоде, характеризующимся наличием психических кризисов, специфика переживания которых влияет на формирование и развитие психики и личности человека. Исследовала различные проявления нормального и анормального индивидуального развития ребенка.
В 1973 году Анна Фрейд была избрана президентом Международной психоаналитической ассоциации, что явилось кульминационным пунктом признания ее заслуг в психоаналитической деятельности.
Более шестидесяти лет своей жизни Анна Фрейд посвятила психоаналитической практике и научной деятельности. За это время она подготовила огромное количество докладов, лекций и статей, которые вошли в 10-томное собрание ее сочинений.

А. Фрейд (1895-1982) придерживалась традиционной для психоанализа позиции о конфликте ребенка с полным противоречий социальным миром. Она подчеркивала, что для понимания причин трудностей в поведении психологу необходимо стремиться проникнуть не только в бессознательные слои психики ребенка, но и получить максимально развернутое знание обо всех трех составляющих личности (Я, Оно, Сверх-Я), об их отношениях с внешним миром, о механизмах психологической защиты и их роли в развитии личности. А. Фрейд считала, что в психоанализе детей, во-первых, можно и нужно использовать общие со взрослыми аналитические методы на речевом материале: гипноз, свободные ассоциации, толкование сновидений, символов, парапраксий (обмолвок, забывания), анализ сопротивлений и перенос. Во-вторых, она указывала и на своеобразие техники анализа детей. Трудности применения метода свободных ассоциаций, особенно у маленьких детей, частично могут быть преодолены путем анализа сновидений, снов наяву, мечтаний, игр и рисунков, что позволит выявить тенденции бессознательного в открытой и доступной форме. А. Фрейд предложила новые технические методы, помогающие в исследовании Я. Один из них - анализ трансформаций, претерпеваемых аффектами ребенка. По ее мнению, несоответствие ожидаемой (по прошлому опыту) и продемонстрированной (вместо огорчения - веселое настроение, вместо ревности - чрезмерная нежность) эмоциональной реакции ребенка указывает на то, что работают защитные механизмы, и таким образом появляется возможность проникнуть в Я ребенка. Богатый материал о становлении защитных механизмов на конкретных фазах детского развития представляет анализ фобий животных, особенностей школьного и внутрисемейного поведения детей. Так, А. Фрейд придавала важное значение детской игре, полагая, что, увлекшись игрой, ребенок заинтересуется и интерпретациями, предложенными ему аналитиком относительно защитных механизмов и бессознательных эмоций, скрывающихся за ними.

Психоаналитик, по мнению А. Фрейд, для успеха в детской терапии обязательно должен иметь авторитет у ребенка, поскольку детское Супер-Эго относительно слабо и неспособно справиться с освобожденными в результате психотерапии побуждениями без посторонней помощи. При психоанализе ребенка, подчеркивает А. Фрейд, внешний мир оказывает гораздо более сильное влияние на механизм невроза, чем у взрослого. Детский психоаналитик с необходимостью должен работать над преобразованием среды. Внешний мир, его воспитательные воздействия - могущественный союзник слабого Я ребенка в борьбе против инстинктивных тенденций.

Английский психоаналитик М. Кляйн (1882-1960) разработала свой подход к организации психоанализа в раннем возрасте.Основное внимание уделялось спонтанной игровой активности ребенка. М. Кляйн, в отличие от А. Фрейд, настаивала на возможности прямого доступа к содержанию детского бессознательного. Она считала, что действие более свойственно ребенку, чем речь, и свободная игра выступает эквивалентом потока ассоциаций взрослого; этапы игры - это аналоги ассоциативной продукции взрослого.

Психоанализ с детьми, по Кляйн, строился преимущественно на спонтанной детской игре, проявиться которой помогали специально созданные условия. Терапевт предоставляет ребенку массу мелких игрушек, «целый мир в миниатюре» и дает ему возможность свободно действовать в течение часа. Наиболее подходящими для психоаналитической игровой техники являются простые немеханические игрушки: деревянные мужские и женские фигурки разных размеров, животные, дома, изгороди, деревья, различные транспортные средства, кубики, мячи и наборы шариков, пластилин, бумага, ножницы, неострый нож, карандаши, мелки, краски, клей и веревка. Разнообразие, количество, миниатюрные размеры игрушек позволяют ребенку широко выражать свои фантазии и использовать имеющийся опыт конфликтных ситуаций. Простота игрушек и человеческих фигурок обеспечивает их легкое включение в сюжетные ходы, вымышленные или подсказанные реальным опытом ребенка. Игровая комната также должна быть оборудована весьма просто, но предоставлять максимальную свободу действий. В ней для игровой терапии необходимы стол, несколько стульев, маленький диван, несколько подушек, моющийся пол, проточная вода и комод с выдвижными ящиками. Игровые материалы каждого ребенка хранятся отдельно, заперты в конкретном ящике. Такое условие призвано убедить ребенка в том, что его игрушки и игра с ними будут известны только ему самому и психоаналитику. Наблюдение за различными реакциями ребенка, за «потоком детской игры» (и особенно за проявлениями агрессивности или сострадания) становится основным методом изучения структуры переживаний ребенка. Не нарушаемый ход игры соответствует свободному потоку ассоциаций; прерывания, и торможения в играх приравниваются к перерывам в свободных ассоциациях. Перерыв в игре рассматривается как защитное действие со стороны Я, сопоставимое с сопротивлением в свободных ассоциациях.В игре могут проявиться разнообразные эмоциональные состояния: чувство фрустрации и отверженности, ревность к членам семьи и сопутствующая агрессивность, чувство любви или ненависти к новорожденному, удовольствие играть с приятелем, противостояние родителям, чувство тревоги, вины и стремление исправить положение.

Предварительное знание истории развития ребенка и имеющихся у него симптомов и нарушений помогает терапевту в интерпретации значения детской игры. Как правило, психоаналитик пытается объяснить ребенку бессознательные корни его игры, для чего ему приходится проявлять большую изобретательность, чтобы помочь ребенку осознать, кого из реальных членов его семьи представляют фигурки, использованные в игре. При этом психоаналитик не настаивает на том, что интерпретация точно отражает переживаемую психическую реальность, это скорее метафорическое объяснение или интерпретативное предложение, выдвигаемое для пробы. Ребенок начинает понимать, что в его собственной голове есть нечто неизвестное («бессознательное») и что аналитик тоже участвует в его игре. Иногда ребенок отказывается принять истолкование психотерапевта и может даже прекратить игру и отбросить игрушки, услышав, что его агрессия направлена на отца или брата. Подобные реакции, в свою очередь, также становятся предметом интерпретации психоаналитика.Изменения характера игры ребенка может прямо подтверждать правильность предложенного толкования игры.

«Итак, представим, что перед нами пациент. Он может страдать от изменений настроения, которое ему неподвластно, или от полнейшего уныния, которое сковало его энергию. Он практически ни на что не может решиться или чрезвычайно смущается на людях.
Совершенно неожиданно он может ощутить, что исполнение привычной работы, которую он раньше выполнял профессионально, теперь вызывает у него большие трудности. Да и вообще ему с трудом дается любое серьезное решение, любое начинание.
Однажды он по неизвестной причине пережил ужасный припадок страха и с того времени уже не может самостоятельно переходить улицу или ездить по железной дороге без мучительных усилий над собой.
Возможно, ему вообще придется отказаться и от того, и от другого. Или, что особенно примечательно, его мысли начали действовать по собственному плану и не позволяют вмешиваться в этот план. Его постоянно преследуют некие побуждения, которые чужды ему, однако он не в состоянии отказаться от них.
Нечто навязывает ему чрезвычайно смехотворные задачи - например, посчитать число всех окон, выходящих на улицу. А если необходимо выполнить некоторые простые действия, например, бросить письмо в почтовый ящик или выключить газовую плиту, буквально через секунду он уже начинает сомневаться, действительно ли он выполнил это действие и приходится себя проверять.
Сначала все это вызывает у человека только досаду, однако постепенно такое состояние становится совершенно невыносимым. Человек обнаруживает, что уже не в состоянии отделаться от идеи, что ему просто необходимо толкнуть под колеса вагона ребенка, сбросить с моста в воду неизвестного человека, и ему весь день приходится спрашивать себя, не он ли тот самый убийца, которого разыскивает полиция как виновника совершенного преступления.
Разумеется, все это очевидная бессмыслица, абсурд, и человек сам прекрасно это понимает, он никому ни разу не сделал ничего плохого, однако ощущение вины от этого ничуть не меньше».

Или другого пациента, женщину: «Она пианистка, однако ее пальцы свело судорогой, и они отказываются ей подчиняться. Когда она хочет выйти на люди, у нее немедленно же проявляется совершенно естественная потребность, удовлетворение которой абсолютно несовместимо с пребыванием в приличном обществе. Так что, ей приходится отказываться от посещения вечеринок, концертов, балов, театров, других общественных мест.
Если же она все-таки выходит из дома, что происходит крайне редко, то на нее немедленно обрушиваются сильнейшие головные боли или же другие болезненные ощущения. Вполне вероятно, что любой прием пищи ей приходится заканчивать рвотой, а это при продолжительности данного явления может оказаться даже опасным для жизни.
И, наконец, остается только посочувствовать ей в том, что она не переносит даже самого маленького волнения, хотя таких волнений избежать просто невозможно. Все это приводит к тому, что она начинает впадать в бессознательные состояния, часто сопровождающиеся мышечными судорогами, которые напоминают эпилепсию, хотя она, ею, вероятнее всего, не страдает».

Или третий пациент, мужчина: «Что касается других пациентов, то они могут чувствовать некие отклонения в специфической области, где эмоциональная жизнь предъявляет особые требования к телу (иначе говоря, к физиологии). Если этим страдают мужчины, то часто они считают себя совершенно неспособными внешне проявить нежные чувства к противоположному полу.
При этом по отношению к не столь любимым объектам в их распоряжении, вероятно, весь арсенал необходимых для этого средств. Или же, может случиться и так, что их собственная чувственность начинает привязывать их к тем людям, которых они откровенно презирают и от которых явно желают избавиться.
Они оказываются в таких условиях, что реализация любого чувственного желания становится делом крайне неприятным. Если же наши пациенты женщины, то они по причине страха, отвращения или любых иных трудностей чувствуют себя неспособными следовать требованиям половой жизни; когда же они все-таки отдаются любви, то считают себя обманутыми в своих ожидаемых наслаждениях, которое природа, как они считают, дает им в качестве вознаграждения за уступчивость».

В конце концов, пациент узнает, что есть такие люди, которые специально занимаются лечением именно таких заболеваний, - психоаналитики». Посторонний, который незримо постоянно присутствует здесь с нами, выказывает признаки нетерпения, когда Фрейд рассказывает о проявлениях нервных заболеваний. Он стал очень внимательным, он заинтригован и говорит примерно следующее: "Итак, теперь мы узнаем, как поступит с пациентом, которому не смог помочь врач, психоаналитик".

Фрейд отвечает: «А ведь между психоаналитиком и пациентом не происходит ничего, кроме того, что они просто беседуют друг с другом. Психоаналитик в своей деятельности не применяет инструментов и не предписывает медикаменты. При малейшей возможности он разрешает пациенту находиться в его прежнем окружении, старается не вредить его обычным отношениям с другими людьми на протяжении всего аналитического лечения. Естественно, такой подход не является обязательным условием, и, более того, не может быть осуществлен во всех случаях. Психоаналитик уделяет пациенту определенное время, просит его высказаться, внимательно его выслушивает, после чего говорит сам, предварительно попросив пациента выслушать его». Теперь весь вид нашего Постороннего ясно демонстрирует определенное презрение. Как будто он подумал: "И больше ничего? Слова, слова, слова, как говорил принц Гамлет". Он, естественно, вспоминает издевательскую речь Мефистофеля о том, как ловко некоторые распоряжаются словами. Эта речь на памяти каждого настоящего немца. А еще он говорит: "Получается, что это всего лишь еще один вид колдовства. Вы разговариваете и таким образом устраняете страдания".

Фрейд: «Нет сомнения, что это было бы колдовством, если бы имело гораздо более быстрое действие. Быстрота, безусловно, характерна для колдовства; для него характерна, можно сказать, неожиданность успеха. Однако на психоаналитическое лечение уходят месяцы и даже годы; так что столь длительное "колдовство" теряет свой чудесный характер. Однако нам не хотелось бы с презрением относиться к слову. Это чрезвычайно мощный инструмент, это то средство, с помощью которого мы сообщаем друг другу о наших чувствах, это путь воздействия на других людей.
Вовремя сказанное слово поддержки может принести неизмеримое благо, а в других случаях и другое слово приносит ужасные страдания. Безусловно, первенство в сотворении мира остается за делом, слово появилось позже, и замена деятельности словом - это уже явление культурного прогресса. Однако первоначально слово все же было колдовством, магическим актом, и оно продолжает сохранять еще довольно многое из своей прежней силы».

Наш же Посторонний не унимается: "А теперь, допустим, что пациент подготовлен к пониманию психоаналитического лечения не лучше меня. Как вам удастся привести его к вере в волшебство слова, которое призвано избавить его от страданий?"

Фрейд: «Безусловно, пациента необходимо подготовить, а для этого имеется весьма простой путь. Психоаналитик просит его быть совершенно искренним, не укрывать намеренно ничего из того, что ему приходит в голову, а затем и вообще не считаться абсолютно ни с какими помехами, которые могут помешать высказыванию определенных мыслей или воспоминаний. Каждому известно, что у него имеется нечто такое, в чем он может сознаться только с неимоверным трудом, и даже нечто такое, что он вообще считает недопустимым кому-либо сообщать. Это "интимные дела".

Пациент также догадывается (а это уже большой прогресс в его психологическом самопознании), что у него есть и нечто иное, в чем он не хотел бы признаться даже самому себе и что он скрывает от самого себя, даже изгоняет из собственного сознания, если это нечто все-таки в нем всплывает. Вполне вероятно, в определенной ситуации пациент сам заметит, что у него появилась чрезвычайно примечательная психологическая проблема, которая заключается в том, что ему необходимо охранять собственную мысль от самого себя. Будто его так называемая "самость" уже не является чем-то единым, и будто в нем находится еще и нечто другое, что может быть противопоставлено этой "самости".

Пациент может усмотреть определенное противостояние между "самостью" и духовной жизнью в широком смысле этого понятия. Если теперь он принимает требования психоанализа и начинает говорить обо всем, то вскоре становится возможным и более непосредственное общение. Обмен мыслями происходит при таких необычных предпосылках, что он вполне может привести к самому неожиданному результату.

"Я прекрасно понимаю, - говорит наш Посторонний, - любой невроз имеет нечто, что угнетает пациента, содержит в себе некую тайну. Подталкивая пациента к ее раскрытию, вы освобождаете его от тяжкого гнета и излечиваете. Однако это - все тот же старый добрый принцип исповеди, который католическая церковь с незапамятных времен использует с целью сохранения господства над душами верующих".

Фрейд: «И здесь нам необходимо ответить: "И да, и нет". Похоже на то, что исповедь действительно является элементом психоанализа и в какой то мере - введением в него. Однако все это далеко от того, чтобы соответствовать истинной сути психоанализа, и совсем не годится для того, чтобы объяснить его действие. Во время исповеди кающийся грешник говорит то, что ему известно, а во время психоанализа невротик должен сказать гораздо больше. Нам ничего не известно также о том, чтобы исповедь когда-либо обладала силой, которая устраняет явные симптомы заболевания».

"Тогда мне вообще ничего не понятно, - звучит голос Постороннего. - Что же это такое: сказать больше, чем ему известно. Впрочем, вполне возможно, что вы, будучи психоаналитиком, оказываете на своего пациента более сильное влияние, чем исповедующий священник на исповедуемого грешника, так как вы гораздо более долго, интенсивно, не говоря уже об учете индивидуальности, занимаетесь пациентом.
Свое влияние вы используете для того, чтобы отвлечь пациента от болезненных мыслей и опасений. Было бы достаточно уже одного того, что на этом пути удается снимать такие физиологические проявления, как судороги, понос, рвота. Однако мне известно о том, что подобные воздействия имеют очень хорошие результаты при применении гипноза. Вполне возможно, благодаря и вашим усилиям. Вы оказываете сильное гипнотическое влияние на пациента, устанавливаете суггестивную связь с его личностью, даже если и сознательно не стремитесь к этому.
Что касается чудес вашей терапии, то все они не что иное, как следствие гипнотического внушения. Однако насколько мне известно, сама по себе гипнотическая терапия работает гораздо быстрее, чем ваш психоанализ, который, согласно вашему же утверждению, продолжается месяцы и годы".

Фрейд комментирует: «Так что наш Посторонний не настолько невежественен и беспомощен, как мы считали в самом начале. Нетрудно заметить, что он стремится понять психоанализ с помощью своих прежних знаний, присоединить его к чему-то такому, что ему уже известно. Сейчас перед нами стоит непростая задача объяснить Постороннему, что это ему не удастся, что психоанализ является методом sui generis (Sui generis (лат.) - образующий особый вид посредством самого себя.), чем-то своеобразным и новым, что возможно понять исключительно с помощью новых взглядов или, если так для вас будет лучше, новых гипотез. Однако, конечно, Посторонний заслуживает того, чтобы мы ответили на его последнее замечание».

Фрейд отвечает: «То, что было сказано об особом персональном влиянии психоаналитика, безусловно, достойно большого внимания. Это влияние на самом деле имеет место и играет большую роль. Однако оно не похоже на влияние при гипнотизме. Нам кажется, что мы сможем вам доказать, что ситуации здесь абсолютно разные. Вероятно, будет достаточно простого замечания, что мы не используем личное влияние в качестве "подталкивающего" момента для того, чтобы подавить симптомы страдания, что имеет место в случае гипнотического внушения. Далее, было бы ошибочным считать, что именно данный момент обязательно является носителем лечения.
Вероятно, это так только в самом начале; а позднее он выступает против наших психоаналитических намерений и заставляет нас прибегнуть к решительным контрмерам. Мне хотелось бы показать вам на одном примере, насколько далеко за пределами психотерапии, работающей с помощью переключения и внушения, находится психоаналитическая техника. В случае, если наш пациент страдает от чувства вины, будто он совершил тяжелое преступление, мы не советуем ему не обращать внимания на свои угрызения совести путем и не делаем акцент на его несомненной безвинности. Все это, хотя и безуспешно, он уже пытался; проделать и сам.
Что же касается нас, то мы пробуем разъяснить ему, что это мучающее его сильное и долговременное ощущение имеет в своей основе нечто реальное, и это нечто нам, вероятно, удастся обнаружить».

Фрейд о психоанализе
часть 2

"Я был бы чрезвычайно удивлен, - считает Посторонний, - если бы путем подобного объяснения вы избавили пациента от угрызений совести. Однако каковы ваши аналитические намерения, и чем вы в действительности занимаетесь с пациентом?"

Фрейд: «Если я хочу быть понятым вами до конца, то мне, наверное, необходимо представить ту часть психологического учения, которая вне психоаналитического круга пока неизвестна или недостаточно оценена по заслугам. Из предлагаемой вашему вниманию теории нетрудно вывести то, чего мы хотим от пациента и каким образом мы этого достигаем. Я представлю все в виде догмы, будто бы теория всегда была полностью завершенной научной системой.
Однако не следует считать, что как таковая она вдруг появилась сразу, наподобие некоей философской системы. Она разрабатывалась нами чрезвычайно медленно, мы долго бились за каждую ее частичку, постоянно улучшая нашу теорию, будучи в непрерывном контакте с реальностью, пока, в конце концов, наша теория не приобрела ту самую форму, в которой она, вероятно, вполне подходит для наших целей. Буквально несколько лет назад мне бы пришлось излагать данное учение совершенно иными словами.
Безусловно, я не могу ручаться за то, что и теперешняя форма выражения останется без изменений. Вам хорошо известно, что наука отнюдь не является откровением, ей с самого начала не присущ характер чего-то безошибочного, определенного, неизменного, чего так страстно желает человеческое мышление. Однако в том виде, в каком наше учение находится сейчас, оно является именно тем, что мы имеем.
Если принять во внимание, что наша наука чрезвычайно молода, что ей менее ста лет и что она, вероятно, занимается чрезвычайно трудным материалом, то вам удастся отнестись к моему сообщению с пониманием. Однако вы всегда, когда захотите, сможете меня прервать, если вы не успеваете следить за моей мыслью или захотите получить более подробные объяснения».

Посторонний: "Я бы хотел вас прервать еще до того, как вы начнете. Вы сказали, что изложите для меня новую психологию, но, как я полагаю, психология не может быть новой наукой. Существует достаточно большое количество различных видов психологии, много разных психологов, а в школе мне говорили о значительных достижениях в этой области".

Фрейд: «У меня и в мыслях не было все это оспаривать. Если же рассмотреть вопрос более серьезно, то окажется, что все достижения психологии относятся, скорее, к физиологии органов чувств. Что касается учения о душевной жизни, то оно не могло развиваться, так как его задерживала одна-единственная, однако весьма существенная ошибка. А каковы рамки этого учения сегодня, как оно преподносится в школе?
Учтем, что кроме ценных взглядов на физиологию органов чувств, сегодня мы имеем еще и классификацию и определения наших психических процессов, которые благодаря их повсеместному использованию и соответствующему отражению в языке стали общим достоянием всех образованных людей. Однако очевидно, что для понимания нашей душевной жизни этого недостаточно.
Разве вы не обратили внимания на то, что каждый историк, биограф, философ, писатель составляет свою собственную науку-психологию, выдвигает свои особые гипотезы о закономерностях и целях душевных актов, при этом, все это в определенной мере соответствует истине и одновременно настолько же ненадежно? Во всем этом отсутствует общая основа.
Поэтому оказывается, что в области психологии нет авторитетов. Здесь любой имеет возможность в соответствии со своими вкусами заниматься своеобразным "браконьерством". Если вы поднимете проблему физики или химии, то каждый, кто не обладает так называемыми "специальными знаниями", будет молчать. Однако если вы найдете в себе смелость на какое-либо утверждение в области психологии, то вам придется учитывать мнение и возражения каждого заинтересованного человека.
Возможно, в этой области вообще отсутствуют "специальные знания". Любой человек имеет свою душевную жизнь, и именно поэтому каждый из нас принимает себя за психолога. Но какие он имеет для этого основания?
Как-то рассказывали об одной женщине, которая хотела работать воспитательницей; у нее спросили, умеет ли она обращаться с маленькими детьми. "Естественно, - сразу же ответила она,- я ведь сама когда-то была маленьким ребенком"».

Посторонний: "Итак, невзирая на все эти обстоятельства, вы говорили об «общем фундаменте» душевной жизни, которого не замечают все психологи и который вы собираетесь открыть, наблюдая за пациентами?"

Фрейд: «Я не думаю, что эти обстоятельства делают наши данные ненужными. Любой объект изучения невозможно познать, если не исследовать его аномалий. Эмбриология, например, не достигла бы теперешнего признания, если бы не смогла объяснить природу возникновения врожденных уродств. Я нередко наблюдал людей, чьи мысли идут своим собственным путем, они напряженно размышляют о проблемах, которые им абсолютно безразличны.
Разве обычная, школьная психология дает хоть какое-нибудь объяснение этой аномалии? Заметим, по ночам у каждого из нас мышление идет своим собственным путем и создает такие образы, которые мы впоследствии не понимаем, которые нам несвойственны и внушают вполне оправданные опасения, так как напоминают болезненный бред. Я говорю о сновидениях.
Простой народ всегда искренне верил, что сновидения имеют некий смысл, некую ценность, определенно что-то значат. Именно этот смысл сновидений традиционная психология не в состоянии разгадать и не разгадает никогда. Со сновидениями она ровным счетом ничего не может сделать. Когда она пытается хоть как-то объяснить их, то все эти объяснения оказываются весьма далеки от психологии, все сводится, например, к объяснению сновидений наличием раздражения определенных органов чувств, различной глубиной сна отдельных частей головного мозга и так далее.
Однако мы можем сказать, что психология, которая не в состоянии объяснить сновидение, совершенно не имеет никакой пользы для понимания нормальной душевной жизни и отнюдь не может даже претендовать на звание науки».

Посторонний: "Вы становитесь агрессивным. Вероятно, вы коснулись болезненного места. Я, естественно слышал, что в психоанализе сновидениям придается большое значение, их толкуют, с их помощью выходят на реальные события, ставшие причиной тех или иных отклонений и тому подобное.
Однако также известно и то, что сами психоаналитики не могут справиться с разногласиями в толковании сновидений. Если так оно и есть на самом деле, то не следует преувеличивать преимущества психоанализа".

Фрейд: «Вот тут вы, на самом деле, во многом правы. Безусловно, как для теории, так и для практики психоанализа толкование сновидений приобрело большое значение. И когда я думаю о той неразберихе, которую некоторые психоаналитики устроили с толкованием сновидений, то мне довольно легко пасть духом и признать правоту известного пессимистического изречения нашего великого сатирика Нестроя: "Любой прогресс в своем развитии всегда велик лишь наполовину от того, каким он представлялся сначала!" Однако разве вам неизвестно, что люди запутывают и искажают буквально все, с чем имеют дело?
Если быть осторожным и самодисциплинированным, то большинства ошибок при толковании сновидений можно избежать. Однако не кажется ли вам, что я никогда не дойду до сути, если мы постоянно будем отклоняться от темы?»

Фрейд о психоанализе
часть 3

Посторонний: "Вы собирались рассказать о фундаментальных предпосылках новой психологии, если я правильно понял?"

Фрейд: «Мне не хотелось бы начинать подобным образом. Я расскажу сначала о наших предположениях, касающихся структуры психического аппарата».

Посторонний: "Я бы хотел уточнить, что вы называете психическим аппаратом, и из чего он строится?"

Фрейд: «Что такое психический аппарат, вам скоро станет понятно. А вот из какого материала он создан, я бы попросил не спрашивать. Психологического интереса это не представляет, и для психологии этот вопрос является столь же несущественным, как для оптики вопрос о том, из какого материала делать стенки телескопа - из металла или плотной бумаги. Материальную точку зрения мы вообще не трогаем, однако на пространственную внимание обращаем.
Давайте представим перед собой неизвестный аппарат, предназначенный для психического функционирования, причем именно в качестве инструмента, который состоит из нескольких частей - мы называем их инстанциями; каждая из них имеет свою особую функцию и в пространстве располагается относительно друг друга определенным образом, то есть пространственные отношения "впереди" и "позади", "поверхностно" и "глубоко" имеют для нас смысл, прежде всего, только в случае изображения закономерной последовательности функций. Я понятно объясняю?»

Посторонний: "Не очень, но, вероятно, позднее мне удастся это понять, однако в любом случае это некая особая анатомия души, которую естествоиспытатели вообще не рассматривают".

Фрейд: «Думаю, это обычное вспомогательное представление, каких много в науке. Самые первые среди таких представлений всегда были довольно нестройными. В таких случаях можно сказать: "Open to revision" (Open to revision (англ.) - открыто для пересмотра.). Ценность вспомогательного представления, которое философ Ханс Вайхингер назвал бы это "фикцией", зависит от того, чего посредством него можно достигнуть.

Но я продолжу. Мы твердо стоим на почве житейской мудрости и признаем в людях некую особую психическую структуру, которая, с одной стороны, связана с реакцией на раздражение органов чувств и восприятием физиологических потребностей, а с другой стороны, является посредником между ними. Эту подструктуру мы называем "Я". В этом уже нет ничего нового, все мы допускаем подобную гипотезу, если только человек не является философом, а некоторые принимают эту гипотезу даже являясь философами.
Однако мы не считаем, что такое описание психического аппарата является полным. Кроме "Я", нам удалось хорошо изучить еще одну психическую область, которая гораздо более обширна, грандиозна и темна, чем "Я", и которую мы называем "Оно". Прежде всего нас интересует отношение между этими двумя инстанциями.

Вероятно, вы будете недовольны тем, что для обозначения этих двух наших психических инстанций или областей нами были избраны простые местоимения, вместо того чтобы дать им полнозвучные имена, взятые из древнегреческого. Однако мы, психоаналитики, предпочитаем иметь контакт с общедоступным образом мыслей и используем привычные понятия вместо того, чтобы отбрасывать их. И в этом нет никакой нашей заслуги, нам необходимо действовать именно так, потому что наши пациенты, которые весьма часто умны, однако не всегда образованны, должны понимать наше учение.
Безличное "Оно" непосредственно примыкает к определенным способам восприятия мира нормальными людьми. "Оно было мною осознано, - говорят иногда, - оно было чем-то во мне, что в это мгновенье было сильнее меня": "C’etait plus fort que moi" (C""etait plus fort que moi (фр.) - это было сильнее меня.).

В психологии нам удается описывать отношения только при помощи сравнений. И в этом нет ничего особенного, подобное встречается и в иных научных областях. Однако нам также необходимо производить замену этих сравнений, ведь ни одно из них не является постоянным. Таким образом, когда я проясняю для вас отношение между "Я" и "Оно", то прошу представить "Я" в виде фасада "Оно", в виде его переднего плана, и одновременно в виде его внешнего, коркового слоя. Давайте остановимся именно на последнем сравнении. Нам известно, что корковый слой имеет свои особые качества, из-за влияния окружающей среды, к которой он примыкает.
Получается, что мы представляем "Я" в виде появившегося под воздействием внешнего мира (иными словами, реальности) и изменившегося слоя психического аппарата, слоя инстанции "Оно". Вы видите, насколько серьезно мы занимаемся в психоанализе пространственными представлениями. Область "Я" действительно является для нас поверхностной. "Оно" является областью более глубокой. Область "Я" лежит между реальностью и "Оно" - явлением исключительно психическим».

Посторонний: "У меня совершенно нет желания спрашивать вас, как подтвердить все это. Однако скажите, прежде всего, зачем вам понадобилось это разделение на «Я» и «Оно», что подталкивает вас к этому?"

Фрейд: «Ваш вопрос подсказывает мне, как правильно продолжить мое изложение. Чрезвычайно важно знать, что в некоторых точках "Я" и "Оно" чрезвычайно сильно отклоняются друг от друга. Для "Оно" и "Я" действуют совершенно разные правила протекания психических процессов. "Я" преследует собственные цели и использует собственные средства. Об этом можно было бы сказать чрезвычайно много, однако не лучше ли привести для иллюстрации всего одно новое сравнение и один пример? Подумайте о том, какое различие проявляется во время войны между фронтом и тылом. Нет ничего удивительного, что на фронте многое идет иначе, чем в тылу, и что в тылу позволяется многое из того, что должно быть напрочь запрещено на фронте. При этом определяющее значение, безусловно, имеет близость врага.
Что касается душевной жизни, то для нее этим врагом является близость внешнего мира. "Снаружи", "чужой", "вражеский" - когда-то эти понятия были идентичными. А теперь приведем такой пример: в "Оно" не существует никаких конфликтов; противоречия, противоположности в обусловленном порядке находятся невдалеке друг от друга и в дополнение к этому их нередко сближают некоторые компромиссные образования. А вот "Я" в таких случаях переживает конфликт, который непременно должен разрешиться, и решение состоит в следующем: от одного стремления человек отказывается в пользу другого.
Область "Я" является такой организацией, которая весьма заметно выделяется своим стремлением к единению, к синтезу. Однако подобный характер совсем не присущ "Оно", оно, можно сказать, бессвязно, и его отдельные устремления преследуют собственные цели абсолютно независимо и без учета целей других устремлений».

Посторонний: "Если реально существует столь важный психический тыл, то как объяснить, что он не замечался вплоть до появления психоанализа?"

Фрейд: «А вот здесь мы возвращаемся к одному из ваших предыдущих вопросов. Психология закрыла себе доступ к сфере "Оно", поскольку придерживалась простой предпосылки, что все психические акты нами осознаны, что осознанность является отличительным признаком всего психического, и что даже если неосознанные процессы в нашем мозгу действительно существуют, то они не относятся к психическим актам и совершенно не касаются психологии.
Расхожее мнение: "Это и так понятно". Действительно, психологи во многих случаях из этого исходят, однако чрезвычайно просто показать, что такая позиция неверна. Даже самое простое самонаблюдение приводит к выводу, что имеют место ассоциации, которые без определенных предпосылок не могли появиться. Однако об этих самых ранних ступеньках мышления, которые на самом деле тоже должны иметь психическую природу, психологи не знают ничего, полагая, что в сознании появляется уже готовый результат. Иногда психологам удается осознать эти предварительные мыслительные процессы путем их реконструкции уже задним числом. "Скорее всего, имело место обычное отвлечение внимания, - говорят они, - если эти подготовительные работы не были замечены".
Довольно неплохое оправдание! Однако как не заметить тот факт, что параллельно с обычным сознанием мы наблюдаем проявления, имеющие психическую природу, нередко чрезвычайно усложненные, о которых сознание никоим образом не догадывается, и о них психологам ничего не известно. Однако к чему этот спор? Мы можем призвать на помощь гипнотические эксперименты, которые весьма убедительно демонстрируют существование не осознаваемых мыслей, каждому, - демонстрируют, каждому кто не против поучиться».

Посторонний: "У меня нет желания отрицать это, однако я считаю, что, наконец-то, понял вас. То, что вы называете «Я», на самом деле является сознанием, а ваше «Оно» - это так называемое подсознание, о котором сейчас так много говорится. Однако с какой целью был организован весь этот маскарад с новыми названиями старых явлений?"

Фрейд: «Но ведь это совсем не маскарад. Прежние названия, которые вы пытаетесь вернуть, здесь не подходят. И не надо даже пробовать навязать мне вместо науки литературу. Если кто-то начинает говорить о подсознании, то я не уверен, рассматривает ли он подсознание с пространственной точки зрения, как нечто, что находится в душе ниже сознания, или с точки зрения качественной, как иное сознание, и при этом как нечто мистическое. Вероятно, этот человек и сам ясно не представляет этого. При этом единственно допустимой здесь парой противоположностей является "сознательное и бессознательное". Однако уверенность в том, что эта пара совпадает с разделением на "Я" и "Оно", чревата тяжелыми последствиями. Естественно, было бы чудесно, если бы все на самом деле оказалось так просто.
В этом случае овладеть нашей теорией было бы легко, однако не все так просто. Верно лишь то, что любые процессы, которые имеют место в "Оно", были и остаются процессами бессознательными и что только процессы в "Я" могут осознаваться, и никакие больше. Но они не все являются такими, они не являются такими всегда и безусловно, и, вообще, довольно крупные части "Я" могут оставаться бессознательными длительное время.
Осознание психических процессов - дело чрезвычайно сложное. Не могу отказать себе в том, чтобы не продемонстрировать (пускай и довольно догматически), как эта проблема рассматривается нами. Вспомните, что "Я" является внешним, периферическим слоем "Оно". С нашей точки зрения на внешней поверхности этого самого "Я" расположена особая, непосредственно обращенная к внешнему миру область, система, орган - назовите это как захотите, - и только посредством раздражения этой области и появляется феномен, который мы называем сознанием. Данный орган может одинаково хорошо возбуждаться извне, иначе говоря, воспринимая стимулы из внешнего мира с помощью органов чувств, и изнутри, где поначалу принимает во внимание ощущения в "Оно", а потом и процессы, протекающие в "Я"».

Фрейд о психоанализе
часть 4

Посторонний: "Но все это, чем дальше, становится все менее понятным и даже начинает ускользать от моего понимания. Вы пригласили меня к дискуссии по вопросу, могут ли дилетанты, не являющиеся врачами, браться за психоаналитическое лечение. И поэтому к чему все эти споры о рискованных неясных теориях, в правоте которых вам так и не удалось убедить меня?"

Фрейд: «Мне прекрасно известно, что убедить вас я не могу. Это не представляется возможным, и поэтому даже не входит в мои планы. Когда мы преподаем нашим ученикам теоретические предметы психоанализа, то видим, насколько слабое впечатление оказывает на них теория. Психоаналитическое учение принимается ими с такой же холодностью, как и другие абстракции, которые они познали до этого. Вероятно, некоторые из учащихся действительно желали убедиться в правоте теории, однако поначалу нет никаких признаков, подтверждающих, что это непременно произойдет. Потому мы добиваемся того, чтобы каждый желающий заниматься психоанализом с другими людьми, предварительно был сам подвергнут психоанализу.
И только в ходе такого "самоанализа" , когда человек на собственном теле, или, правильнее будет сказать, на собственной душе, на самом деле переживает процессы, обнаруженные психоанализом, он приобретает убеждения, которые позднее будет использовать в качестве руководства, уже будучи психоаналитиком. Поэтому как же я могу ожидать, что вы, человек посторонний, примете наши теории, если я могу предоставить вам только неполное, сокращенное, и именно поэтому неясное изображение учения, которое совершенно не подтверждается вашим собственным опытом?
А поступаю я так вот по какому поводу. Я вообще не ставлю вопроса о том, является ли психоанализ правильным учением или же, наоборот, выдвигаемые им гипотезы - грубейшее заблуждение. Я разворачиваю перед вами нашу теорию только потому, что именно таким способом я лучше всего могу объяснить совокупность идей психоанализа, то, какие предпосылки лежат в основе работы с каждым конкретным пациентом, и чем вообще психоанализ занимается со своими пациентами.
Таким образом будет внесена определенная ясность в проблему дилетантского психоанализа. Впрочем, вам абсолютно незачем волноваться: если вы в течение такого долгого времени следовали за мной, то уже наверняка преодолели все страхи, и последующее повествование наверняка будет воспринято вами легче. А теперь разрешите мне немного отдохнуть".

Фрейд о психоанализе
часть 5

Посторонний: "Мне кажется, что у вас есть желание рассказать мне, каким образом теория психоанализа рассматривает возникновение нервных страданий".

Фрейд: «Действительно, я попробую сделать это. Однако для этой цели нам необходимо исследовать наше "Я" и наше "Оно" с новой, так называемой динамической точки зрения, то есть учитывая силы, которые действуют как внутри них, так и между ними. До этого мы довольствовались только описанием психического аппарата».

Посторонний: "Но только при условии, что и это тоже не будет непонятным для меня!"
Фрейд: «Я считаю, что очень скоро вы довольно легко сориентируетесь. Итак, с нашей точки зрения, силы, побуждающие психический аппарат к деятельности, берут свое начало в органах тела как проявление основных физиологических потребностей. Вспомните известные слова нашего поэта-философа: любовь и голод. Впрочем, это вполне респектабельная пара сил! Физиологические потребности, поскольку они являются стимулами для психической деятельности, мы называем влечениями. Теперь эти влечения заполняют "Оно"; вся энергия скапливается в "Оно", можно даже сказать, она им производится.
Силы, находящиеся в "Я", тоже иного происхождения не имеют, а свое начало берут во влечениях "Оно". Чего влечения требуют? Им необходимо удовлетворение, иначе говоря - создание таких ситуаций, в которых физиологические потребности временно исчезают. Наш орган сознания переживает снижение напряжения потребностей как удовольствие, а мгновением позже его повышение уже переживается как неудовольствие. Благодаря этим колебаниям возникает целый ряд ощущений удовольствия или неудовольствия, на основе которых координирует свою деятельность весь психический аппарат. Поэтому мы можем говорить о "господстве принципа удовольствия".

Когда притязания влечений "Оно" не находят удовлетворения, немедленно дают о себе знать невыносимые состояния. Опыт неоднозначно показывает, что ситуации удовлетворения реализуются исключительно с помощью внешнего мира. Именно здесь и начинает функционировать та часть "Оно", которая обращена к внешнему миру, а именно область "Я". Представим, что вся движущая сила, которая приводит в движение некое транспортное средство, берет начало из "Оно". При этом "Я" принимает на себя управление, а если управление отсутствует, то цель, естественно, достигнута не будет.
Влечения в "Оно" требуют незамедлительного, бескомпромиссного удовлетворения, и благодаря этому достигают или всего, или ничего, даже испытывая ощутимый урон. Задача "Я" в этой ситуации - защита от любой неудачи, посредничество между притязаниями "Оно" и возражениями реального мира. При этом деятельность "Я" развивается в двух направлениях. При помощи органов чувств и системы сознания, с одной стороны, "Я" ведет наблюдение за внешним миром, чтобы уловить благоприятный момент для безопасного удовлетворения, а с другой стороны, "Я" оказывает влияние на "Оно", сдерживая его "страсти", принуждая влечения не торопиться с удовлетворением желаний и даже, при необходимости, изменять их или совсем от них отказаться за определенную компенсацию. Таким сдерживанием побуждений "Я" заменяет ранее единственно решающий принцип удовольствия так называемым принципом реальности, который пусть даже и имеет абсолютно те же конечные цели, однако одновременно принимает во внимание условия, которые ставит реальный внешний мир.
Позже "Я" приходит к пониманию того, что кроме уже указанного нами приспособления к внешнему миру есть еще один путь, который почти стопроцентно гарантирует удовлетворение. Этот путь - вторжение во внешний мир, изменение его, создание в нем таких условий, при которых может наступить удовлетворение. Такая деятельность становится высшим достижением "Я". Настоящий кладезь житейской мудрости - в знании того, когда целесообразно усмирить свои страсти и преклониться перед реальностью или, наоборот, стать на сторону этих самых страстей и сопротивляться внешнему миру. Сегодня в психоанализе это явление принято называть самопластической и аллопластической адаптацией - в зависимости от того, происходит ли этот процесс путем изменения собственной психической организации или изменением внешнего (в том числе и социального) мира».

Посторонний: "Ну и что получается? «Оно» позволяет «Я» добиваться такого господства над ним, несмотря на то, если я не ошибся, слушая ваше объяснение, что «Оно» сильнее?"

Фрейд: «Действительно, так оно и происходит, когда "Я" сформировано полностью, проявляет активность, имеет доступ ко всем частям "Оно" и в силу всего этого воздействует на него. Естественно, между "Я" и "Оно" нет никакой естественной вражды, они составляют одно целое, а в случае полного здоровья практически неотделимы друг от друга».

Посторонний: "Все это приятно для нашего уха, однако я не вижу, как этот идеальный союз согласуется с феноменами заболеваний".

Фрейд: «Замечание имеет смысл. Когда "Я" и его отношения к "Оно" полностью соответствуют идеальным требованиям, не будет и никакого нервного заболевания. Возникновение болезни весьма неожиданно, хотя для знатока общей патологии здесь нет большого сюрприза, и он найдет убедительное подтверждение тому, что именно самые явные проявлений тенденций к развитию и укреплению различия несут в себе зачатки заболевания, приводят к выходу определенной функции из строя».

Предисловие. Становление и развитие детского психоанализа

Возникновение психоанализа было связано с исследованием и лечением невротических заболеваний взрослых людей. Однако выдвинутое З. Фрейдом (1856-1939) положение о том, что истоки возникновения невротических расстройств уходят своими корнями в детство и связаны с особенностями психосексуального развития ребенка, с необходимостью подводило к изучению детских неврозов. Не случайно основатель психоанализа уделял самое пристальное внимание проблеме Эдипова комплекса, связанного с инфантильной сексуальностью и являющегося, по его мнению, «ядром неврозов». Не случайно и то, что лечение взрослых невротиков предполагало выявление средствами психоанализа воспоминаний пациентов о различного рода ситуациях, событиях, переживаниях, имевших место в их раннем детстве и относящихся к первым годам их жизни.

З. Фрейд работал в основном со взрослыми пациентами. Тем не менее ему приходилось подчас обращаться к детским случаям. Наглядным примером в этом отношении может служить его публикация «Анализ фобии пятилетнего мальчика» (1909) , в которой изложен ставший классикой случай «маленького Ганса». Правда, само лечение пятилетнего мальчика проводилось его отцом, а З. Фрейд лишь руководил этим лечением и только один раз принимал участие в разговоре с ребенком. Однако опубликованная им работа способствовала привлечению внимания психоаналитиков к анализу детских неврозов. Так, венгерский психоаналитик Ш. Ференци (1873-1933) в работе «Маленький петушатник» изложил случай странного поведения маленького мальчика, Арпада, проявлявшего повышенный интерес к курам, испытывавшего страх перед петухом и выражавшего чрезмерную любовь и ненависть к птицам.

«Анализ фобии пятилетнего мальчика» З. Фрейда и «Маленький петушатник» Ш. Ференци служили скорее наглядной демонстрацией подтверждения психоаналитических идей, нежели руководством по осуществлению психоанализа детских неврозов. Ни в той, ни в другой работе не содержались рекомендации относительно того, как и каким образом можно использовать психоанализ в процессе конкретной терапевтической работы с детьми. Напротив, в них высказывались такие суждения, которые свидетельствовали о технических трудностях психоанализа при лечении детей и сомнениях по поводу возможностей непосредственного его применения к детским неврозам.

З. Фрейд подчеркивал, что именно благодаря отцу «маленького Ганса» удалось побудить ребенка к определенным признаниям и что только совмещение в одном лице родительского и врачебного авторитета, а также совпадение нежных чувств и научных интересов сделали возможным использовать метод, который «в подобных случаях вообще вряд ли мог бы быть применим». Ш. Ференци заметил, что в случае Арпада «прямое психоаналитическое обследование оказалось невозможным», и ему пришлось ограничиться тем, чтобы просить заинтересованную в этом случае даму делать заметки, записывать изречения и фиксировать странные поступки ребенка.

Тем не менее З. Фрейд считал, что в будущем детские психоаналитические сеансы приобретут большее значение, чем это имело место на начальной стадии развития психоанализа. В работе «Проблема дилетантского анализа» (1926) он писал о ценности детских психоаналитических сеансов для развития теории и о практическом интересе, связанном с обнаружением того, что большое число детей в своем развитии проходят одну из невротических фаз. При этом он подчеркивал, что в интересах ребенка «аналитическое влияние необходимо соединить с воспитательными мероприятиями» и что эта техника «еще ждет своей разработки».

Отталкиваясь от этих идей, последующие психоаналитики приступили к практическому анализу детских неврозов, что нашло свое отражение, в частности, в терапевтической деятельности А. Фрейд (1895-1982), М. Кляйн (1882-1960), Д. Винникотта (1896-1971) и других аналитиков. Публикации А. Фрейд «Введение в технику детского психоанализа» (1927) , «Детство в норме и патологии» (1965) , работы М. Кляйн «Психоанализ детей» (1932) , «Психоаналитическая игровая техника: ее история и значение» (1955) , книга Д. Винникотта «“Пигля”: Отчет о психоаналитическом лечении маленькой девочки» (1977) оказали заметное влияние на становление и развитие детского психоанализа.

Дочь основателя психоанализа Анна Фрейд была одной из первых, кто способствовал становлению и развитию детского психоанализа. Будучи младшей из шести детей З. Фрейда, она не только находилась рядом с ним всю свою жизнь, выполняя роль личного секретаря и ухаживая за отцом, на протяжении шестнадцати лет страдавшего от ракового заболевания, но и, став психоаналитиком, активно включилась в профессиональную деятельность, связанную с Международным психоаналитическим движением.

А. Фрейд не имела медицинского образования. Закончив лицей и получив педагогическое образование в 1914 году, на протяжении пяти лет она работала учительницей. Не встречая возражений со стороны отца, молодая учительница имела возможность посещать его лекции и присутствовать на некоторых заседаниях Венского психоаналитического общества. Проявив интерес к психоаналитическим идеям, в 1918-1921 годах она прошла личный анализ у своего отца. С 1918 года она стала принимать участие в Международных психоаналитических конгрессах. Осуществив самостоятельное психоаналитическое исследование пятнадцатилетней девочки и выступив с докладом «Фантазия избиения во сне и наяву», в 1922 году А. Фрейд стала членом Венского психоаналитического общества.

В 1920 году З. Фрейд подарил своей дочери кольцо, подобное тому, которое носили особенно приближенные к нему мужчины-аналитики, входящие в состав «тайного комитета». В 1923 году А. Фрейд открыла собственную психоаналитическую практику, а в 1924 году стала членом «тайного комитета», заменив ближайшего сподвижника основателя психоанализа О. Ранка (1884-1939), который, выдвинув свои собственные идеи о травме рождения и не встретив поддержки среди ближайшего окружения З. Фрейда, вышел из состава данного комитета. В 1924 году она возглавила Венский психоаналитический институт, в котором стала читать лекции по детскому психоанализу. В том же году она повторно прошла анализ у своего отца, в 1931 году – стала секретарем Венского психоаналитического общества.

Летом 1938 года А. Фрейд вместе со своим отцом покинула Австрию и эмигрировала в Англию. После смерти З. Фрейда она способствовала изданию его собрания сочинений. Во время второй мировой войны А. Фрейд оказывала помощь детям, пострадавшим от бомбардировок Лондона, открыла детский приют-ясли, осуществляла терапевтическую и исследовательскую деятельность. С 1944 по 1949 год была Генеральным секретарем Международной психоаналитической ассоциации. В 1947 году в Хэмпстеде организовала курсы подготовки специалистов в области детского психоанализа, в 1952 году возглавила Хэмпстедскую клинику детской терапии, которая в 1984 году была переименована в Центр Анны Фрейд.

А. Фрейд неоднократно выезжала с лекциями в США, принимала активное участие в работе Международных психоаналитических конгрессов. Была почетным доктором Шеффильского (Англия), Венского (Австрия), Гарвардского, Колумбийского, Чикагского, Филадельфийского (США) университетов. В 1973 году была избрана почетным президентом Международной психоаналитической ассоциации. Умерла в октябре 1982 года. В возрасте 86 лет.

А. Фрейд – автор многочисленных статей и ряда книг, включая «Введение в технику детского психоанализа» (1927) , «Введение в психоанализ для педагогов» (1930) , «Я и механизмы защиты» (1936) , «Норма и патология детства» (1965) . Ее идейное наследие нашло свое отражение в собрании сочинений, изданном в десяти томах.

В своей исследовательской и терапевтической деятельности А. Фрейд исходила из того, что детский психоанализ требует специальной техники, поскольку в отличие от взрослого ребенок является незрелым, несамостоятельным существом, решение на анализ никогда не исходит от него самого, он не чувствует никакого нарушения и чаще всего у него нет сознания того, что он болен. Учитывая эти особенности, детский психоанализ предполагает прежде всего более или менее длительный подготовительный период, на протяжении которого осуществляется как бы «дрессировка» ребенка для анализа (сознание болезни, доверие, согласие на лечение).

По мнению А. Фрейд, работающему с детьми аналитику необходимо придерживаться следующих правил: он не должен оставаться безличным по отношению к маленькому пациенту; вместо толкования свободных ассоциаций и поступков пациента аналитик должен направить свое внимание туда, где «разыгрываются невротические реакции», то есть на домашнюю среду, окружающую ребенка; аналитик должен учитывать то обстоятельство, что внешний мир оказывает «на механизм инфантильного невроза и на течение анализа» более сильное влияние, чем у взрослого пациента; при работе с ребенком аналитик должен суметь занять место его Я-идеала, и ему не следует начинать свою терапевтическую деятельность до тех пор, пока не будет уверен в том, что он «окончательно овладел этой психической инстанцией ребенка»; аналитик должен обладать авторитетом в воспитательном отношении, то есть анализировать и воспитывать, позволять и запрещать, «разрывать и вновь связывать».

Излагая свои взгляды на специфику детского психоанализа, А. Фрейд выступила против позиции М. Кляйн, в соответствии с которой предпринимались попытки интерпретации поведения детей с точки зрения психоаналитического подхода к взрослым, учитывающего сексуальную символику в ее непосредственном смысловом значении. Как и основатель психоанализа, она критически отнеслась к рассмотрению игровой деятельности детей, преломленной через призму символического отображения реальных сексуальных отношений между родителями, что было характерно для М. Кляйн.

В отличие от А. Фрейд, считавшей, что анализ ребенка уместен только в случае инфантильного невроза, М. Кляйн придерживалась точки зрения, согласно которой психоанализ приемлем и для развития нормальных детей. Используя психоаналитические методы исследования и лечения, она разработала технику детского психоанализа, основанную на игре и ранних объектных отношениях. Свободной игре ребенка придавалось такое же значение, как и свободным ассоциациям взрослого пациента. Соответственно за игровыми действиями ребенка усматривались символические значения, в психоаналитической интерпретации совпадающие или, во всяком случае, мало чем отличающиеся от аналитической работы со взрослыми. Связанные с игрой действия ребенка расшифровывались и толковались в плане проявления его сексуальных и агрессивных желаний: столкновение двух игрушек между собой рассматривалось как выражение наблюдения интимных отношений между родителями; опрокидывание какой-либо игрушки – как агрессивные действия, направленные против одного из родителей. Игровая аналитическая техника не требует подготовительного этапа к анализу и дает возможность лучше понять объектные отношения между ребенком и родителями, в первую очередь детские переживания, связанные с матерью. В основу детского психоанализа должно быть положено, по мнению М. Кляйн, представление о том, что удовлетворение и фрустрация, либидозные и деструктивные импульсы формируются на самых ранних стадиях развития ребенка, в течение трех-четырех первых месяцев его жизни, когда у него появляется восприятие «хорошего» и «плохого» объекта («хорошей» и «плохой» груди матери). На ранних стадиях развития ребенка проявляется то, что может быть названо «младенческим неврозом», характеризующимся депрессивной тревогой. Последняя, как считала М. Кляйн, «играет жизненно важную роль в раннем развитии ребенка, и нормой является завершение инфантильных неврозов где-то к сроку около середины первого года жизни».

Во второй половине 20-х и начале 40-х годов проходили идейные столкновения между А. Фрейд и М. Кляйн, обусловленные их различными взглядами на детский психоанализ. Особенно острыми эти столкновения были в Англии, куда М. Кляйн переехала в 1926 году, а А. Фрейд – в 1938 году.

Отголоски этих дискуссий сохранились до сих пор среди психоаналитиков, специализирующихся в области психоанализа детских невротических заболеваний. Во всяком случае, среди современных психоаналитиков нет единого мнения по поводу того, в какой степени следует доверять детской игре в процессе анализа ребенка: отражает ли его игра действительные жизненные ситуации, свидетельствующие о внутренних конфликтах, или в ней проявляется сопротивление выражению конфликтов; является ли игра ребенка своего рода переносом или излюбленным средством выражения; находит ли он в ней средство «бегства в болезнь» или игра ребенка сама по себе обладает целебной силой.

В настоящее время одни психоаналитики придерживаются взглядов А. Фрейд, другие – разделяют идеи М. Кляйн, третьи – используют все ценное, что имелось в учениях этих двух представителей детского психоанализа. В данной хрестоматии содержатся материалы, принадлежащие перу А. Фрейд, и в ней отражена соответственно одна из позиций, связанная с пониманием специфики детского психоанализа и его техники. Для того чтобы составить более полное представление о возможных подходах к рассмотрению психического развития ребенка, возникновения психических расстройств детей и методов их лечения, читатель может обратиться к опубликованным на русском языке работам, приведенным в списке литературы. Однако мне представляется, что ознакомление с детским психоанализом необходимо начинать с чтения соответствующих работ А. Фрейд. Именно поэтому предлагаемая читателю хрестоматия включает в себя исследования данного автора как необходимую предпосылку для дальнейшего овладения психоаналитическими знаниями в сфере терапии, воспитания и образования детей.

Валерий Лейбин,

действительный член Академии педагогических и социальных наук,

главный научный сотрудник

Института системных исследований РАН

Раздел I
Психоанализ раннего детства

Амнезия событий раннего детства и Эдипов комплекс

Мы все прекрасно знаем, что преподаватели относятся к психоанализу с известной долей скептицизма и недоверия. Но так как вы, учителя, работающие в Детских дневных центрах , решили все же прослушать краткий курс моих лекций, вы, видимо, тем или иным путем пришли к заключению, что более близкое знакомство с новой дисциплиной сможет оказать определенную помощь в вашей нелегкой работе. После прослушивания этих четырех лекций вы сможете оценить, ошибались ли вы в своих ожиданиях и сумела ли я оправдать хоть часть ваших надежд.

В определенном смысле у меня нет для вас ничего абсолютно нового. Я бы не достигла своей цели, если бы попыталась рассказать вам о поведении школьников или детей, посещающих Дневные центры, так как в этом отношении вы находитесь в более выгодном положении. Через ваши руки ежедневно проходит огромное количество материала, наглядно демонстрирующего весь спектр явлений: от детей, отстающих в умственном и физическом развитии, запуганных, упрямых, лживых, испорченных дурным обращением, до жестоких, агрессивных и склонных к совершению преступлений. Я лучше уклонюсь от попыток оглашения всего списка, так как вы все равно обнаружите в нем много пробелов.

Тем не менее даже хорошее знакомство со всем многообразием ситуаций может препятствовать постижению истинного смысла этих феноменов. Вы, так же как школьные учителя и воспитатели детских садов, должны беспрестанно действовать. Жизнедеятельность в классе требует постоянного вмешательства с вашей стороны: вы должны делать замечания, поддерживать дисциплину и порядок в классе, следить, чтобы дети не сидели без дела, давать им советы и указания. Ваша администрация была бы крайне недовольна, если бы вам вдруг пришло в голову перейти на позиции пассивного наблюдателя. Так уж устроено, что в силу своей профессиональной деятельности вы знакомитесь с бесчисленными видимыми проявлениями поведения детей, но вы не можете ни охватить взглядом весь спектр этих явлений, ни проследить истоки детского поведения, на которое вы вынуждены реагировать.

Возможно, вы не можете правильно оценить и классифицировать материал, которым обладаете, не столько из-за отсутствия возможности беспрепятственного наблюдения, сколько потому, что такая классификация требует специальных знаний. Представим себе на минуту, что кто-нибудь из присутствующих здесь особенно заинтересован в том, чтобы выяснить, почему некоторые дети в определенной группе страдают нарушениями зрения или рахитом. Ему известно, что эти дети живут в убогих, сырых домах, но только медик сможет внятно объяснить, каким образом сырость влияет на физическое состояние ребенка. Другой, возможно, сконцентрировал свое внимание на тех опасностях, которым подвержены, по причине своих врожденных качеств, дети страдающих алкоголизмом родителей; в этом случае необходимо обратиться к изучению наследственности. Тот, кто интересуется взаимосвязью между такими явлениями, как безработица, нехватка жилья и отсутствие заботы о ребенке, должен заняться изучением социологии. Точно так же учитель, интересующийся психологическими детерминантами всех этих явлений, желающий понять разницу между ними и проследить их постепенное развитие на конкретных примерах, может обратиться за информацией к психоанализу.

Мне кажется, что такое обогащение знаниями может оказать вам значительную поддержку в вашей практической деятельности. На это есть две причины. Дневные центры – это новейший образовательный институт в Вене. Он предназначен для детей, которые по тем или иным причинам после уроков остаются без присмотра родителей. Идея создания подобных центров – превентивная мера, попытка предотвратить негативные последствия, возникающие в результате снижения заботы о детях. Своим существованием они обязаны убеждению, что на развитие вызывающего и асоциального поведения на ранних стадиях можно сравнительно легко повлиять в благоприятной атмосфере таких центров, напоминающей школьную или домашнюю обстановку. Позже, когда выросшие без родительского присмотра, совершившие преступления подростки оказываются в исправительном заведении, сделать это значительно сложнее, а порой просто невозможно.

Тем не менее в настоящий момент посещение Дневных центров не может быть принудительным. В то время как посещение школы является обязательным, вопрос о доверии своего ребенка на попечение работникам Центра оставлен на усмотрение родителей. По этой причине Дневные центры должны постоянно доказывать то, что их существование не является бесполезным, завоевывая авторитет в глазах каждого ребенка и родителя своей успешной работой, точно так же, как до указа об обязательной прививке против оспы надо было снова и снова убеждать родителей в необходимости такой прививки.

Но работники Дневных центров указывают на другое затруднение, присущее их положению. В большинстве случаев им приходится иметь дело с детьми, уже успевшими пройти через руки различных воспитателей. Они отмечают, что эти дети, по крайней мере вначале, неадекватно реагируют на них самих и их поступки. Они приходят с уже сложившимися представлениями и нередко своим поведением выражают недоверие, тревогу или пренебрежение по отношению к учителю. Такое отношение у них выработалось в результате предыдущего общения со взрослыми. К тому же жизнь ребенка в Дневном центре – не более чем приложение к его школьной жизни, и Центры в основном осваивают более либеральные, гуманные и современные способы воспитания, чем те, которые преобладают в большинстве школ. Таким образом, школа, требуя от ребенка определенного стандарта поведения и внушая ему такой стандарт, нередко создает для Центров препятствия в достижении цели.

Так что положение работников Дневных центров далеко не завидное. Они постоянно сталкиваются с трудными задачами, требующими независимого решения и вмешательства; и это не говоря уже о том, что они не являются главными и самыми важными взрослыми в жизни ребенка.

Школьные учителя на это могут сказать, что мы не правы, расценивая их положение как наиболее благоприятное. Они также утверждают, что чаще всего получают ребенка слишком поздно; очень сложно, например, в первом классе начальной школы привить ребенку правильное и серьезное отношение к учебе и к преподавателям, если прежде ему была знакома только беззаботная атмосфера детского сада. Они несут с собой в школу модель поведения, приобретенную в детском саду, и отношение, не приемлемое в условиях школы.

В соответствии с вышесказанным работники детских садов имеют дело с еще не испорченной воспитанием группой, а следовательно, находятся в более выгодном положении. Но даже от них мы, к нашему изумлению, слышим жалобы, что их трех– шестилетние воспитанники уже являются сформировавшимися личностями. Каждый ребенок наделен свойственными только ему чертами характера и реагирует на действия воспитателей по-своему. С каждым ребенком воспитатель связывает определенные ожидания, конкретные надежды и опасения, у каждого из них свои пристрастия, каждый по-своему выражает зависть и нежность, требует любви и отвергает ее. И речи не может быть о влиянии личности воспитателя на покорное, еще не сформировавшееся существо. Воспитательница имеет дело с маленькими личностями, сложными и с трудом поддающимися влиянию.

Поэтому учителя и воспитатели – в школах, в Дневных центрах или детских садах – всегда оказываются в одинаково трудном положении. Очевидно, что формирование личности завершается раньше, чем мы себе это представляли. Чтобы выявить происхождение тех особенностей характера ребенка, которые причиняют преподавателю столько хлопот, исследователь должен обратиться к периоду, предшествующему его поступлению в воспитательные заведения, к первым взрослым в жизни ребенка, то есть к периоду до шести лет и к его родителям.

Возможно, у вас появилось ощущение, что таким образом задача упрощается. Вместо того чтобы день ото дня наблюдать поведение детей старшего возраста в школах и Дневных центрах, мы постараемся собрать сведения об их впечатлениях и воспоминаниях ранних лет.

На первый взгляд это совсем не сложно. Вы всегда стремились к тому, чтобы отношения с доверенными вам детьми были искренними и открытыми. Сейчас это очень пригодится. Отвечая на ваши вопросы, ребенок будет готов рассказать вам все.

Я советую каждому из вас совершить такую попытку, но предупреждаю вас, что вы получите скудные результаты. Дети не рассказывают о своем прошлом, зато они охотно расскажут вам о событиях последних нескольких дней или недель, о проведенных выходных, о своем последнем дне рождения, возможно даже о прошлогоднем Рождестве. Но здесь их воспоминания обрываются, или, в любом случае, дети теряют способность рассказывать о них.

Вы можете сказать, что наша уверенность в том, что ребенок в состоянии вспомнить свое прошлое, не имеет под собой оснований. Следует иметь в виду, что дети не могут отличить важные события от незначительных. Поэтому вы считаете, что будет разумнее и продуктивнее задать наши вопросы не ребенку, а взрослому, интересующемуся исследованием раннего опыта своего детства.

Я, конечно, рекомендую вам воспользоваться также и этим, вторым способом, но знаю, что вы будете удивлены, когда обнаружите, что приятелю, искренне желающему помочь вам, почти нечего сказать. Его более или менее осознанные воспоминания с небольшим количеством пробелов обратятся, может быть, к пятому или шестому году жизни. Он опишет свои школьные годы, возможно даже дом, где он жил на третьем, четвертом и пятом году жизни, имена братьев и сестер и даты; он может даже упомянуть такое особое событие, как переезд из одного дома в другой, или какой-то необычный случай. На этом список иссякнет, прежде чем вы обнаружите искомое, а именно знаки того, как его пятилетнее развитие вело к формированию характерных черт личности.

Разумеется, это подходящий повод для нового разочарования. События, о которых мы хотим услышать, играющие столь важную роль в формировании характера индивида, касаются самых интимных переживаний в его жизни. Это тот опыт, который каждый хранит как самое сокровенное и, не допуская к нему никого, кроме самого себя, застенчиво скрывает даже от самых близких друзей. Учитывая это обстоятельство, следует обратиться за информацией к единственному человеку, готовому ее выдать. Иными словами, каждый исследователь должен изучить самого себя. Здесь дело касается нас самих, и мы должны положиться на способность нормального взрослого человека помнить прошлое, на нашу заинтересованность в этих сведениях и желание преодолеть все барьеры, препятствующие личности выдать свои секреты другим.

Тем не менее, даже если мы подойдем к этому делу со всей заинтересованностью и вниманием и будем предельно откровенны, результаты все равно будут скудными. Нам не удастся пролить свет на ранние годы нашей жизни и собрать непрерывную цепочку воспоминаний того периода. Мы можем связать события с определенными периодами времени, которые для различных индивидов могут быть совершенно разными. Для некоторых это пятый год жизни, для кого-то – четвертый, еще для кого-то – третий. Однако до этого момента в сознании каждого из нас существует большой пробел, темнота, на фоне которой выделяются лишь некоторые беспорядочные и бессвязные фрагменты, при ближайшем рассмотрении лишенные значения и смысла.

Например, молодой человек не помнит ничего из первых четырех лет своего детства, кроме короткого эпизода на корабле, где капитан в красивой форме протягивает к нему руки, чтобы поднять его над парапетом. Опрос других людей показал, что в тот же период времени он пережил серьезные потрясения и тяжелейшие удары судьбы. Или опять же, в памяти девушки, раннее детство которой было богато эмоциональными переживаниями, среди путаницы событий сохранилось лишь одно четкое воспоминание: во время прогулки в детской коляске она поворачивается назад и смотрит на няню, толкающую коляску!

Вы, конечно, согласитесь, что здесь мы сталкиваемся с крайне противоречивым набором фактов. С одной стороны, из наших наблюдений за маленькими детьми и рассказов родственников о нашем детстве мы знаем, что поведение ребенка на этой стадии развития осмысленно и активно; он выражает свое отношение к происходящему, во многих отношениях проявляет себя как разумное существо. С другой стороны, этот период стерся из его памяти или, в лучшем случае, оставил о себе крайне скудные воспоминания. Согласно свидетельствам школьных учителей и воспитателей детских садов, по истечении этих ранних детских лет человек вступает в жизнь в качестве полностью сформировавшейся личности. Но все же память работает так, будто в этот период, когда ребенок наиболее восприимчив и чувствителен, когда происходит комплексное развитие его личности, ничего достойного запоминания не происходило.

До сих пор академическая психология попадала в эту ловушку. В качестве материала для своих исследований ученые брали только ту часть психической жизни индивида, которая известна ему самому, что неизбежно приводило к недооценке значения первых лет жизни, остававшихся для него неизвестными.

Первую попытку разрешения этого противоречия совершил психоанализ. Исследовав природу ошибочных действий, которые человек совершает в своей повседневной жизни, забывая и теряя вещи или кладя их не на свое место, читая или слыша неверное слово, психоанализ доказал, что такие ошибки не являются случайными. Прежде такие случаи объясняли, не особенно вдумываясь, как результат невнимательности, усталости или просто случайности. Психоаналитические исследования показали, что, как правило, мы ничего не забываем, кроме того, что мы по той или иной веской причине не хотели бы помнить, хотя эта причина обычно нам не известна.

Подобным образом, исследуя пробелы в воспоминаниях детства, психоанализ прибегает к нетрадиционным способам объяснения. Он утверждает, что столь поразительный феномен не имел бы места без серьезных на то оснований. Именно этот мрак, окутывающий первые годы жизни, и препятствия, возникающие на пути каждого, совершающего какую-либо попытку рассеять его, привели психоаналитиков к мысли, что тут скрывается что-то важное. Точно так же взломщик, наткнувшийся на особенно изощренное устройство замка, приходит к выводу, что усилия, которые он приложит, чтобы взломать его, будут щедро вознаграждены; люди не причинили бы себе столько хлопот, чтобы запереть нечто бесполезное!

Но в данный момент в мои планы не входит объяснение, каким образом психоанализ справился с этой целью – восстановить воспоминания детства. Описание метода психоанализа само по себе займет больше времени, чем имеется в нашем распоряжении. Его более детальное рассмотрение и исследование мы оставим на случай другого курса лекций. Сейчас нас интересует главным образом содержание первых пяти лет жизни, в той мере, в которой психоанализу удалось восстановить его. Я напомню только, что это восстановление совершалось путем толкования сновидений и объяснения происхождения ошибок, совершенных как здоровыми людьми, так и пациентами, страдающими неврозами.

Психоаналитическая реконструкция воспоминаний детства апеллирует к самой ранней поре младенчества, к периоду, когда ребенок обладает только наследственными качествами, присущими ему от рождения, – иными словами, к тому состоянию, в котором мы тщетно надеялись застать его в момент поступления в учебное заведение. То, что нам известно об этой стадии развития, не впечатляет. Новорожденные дети во многом схожи с детенышами животных, однако в некотором отношении находятся в менее выгодном положении, чем молодые животные. Последние зависят от своих матерей только в течение непродолжительного периода времени, самое большее, нескольких недель. После этого они превращаются в самостоятельных особей, способных обходиться без посторонней помощи. С детьми дело обстоит иначе.

Ребенок по крайней мере в течение года находится в такой зависимости от матери, что погиб бы в ту же минуту, когда мать перестала бы заботиться о нем. Но даже по прошествии года младенчества до независимости еще далеко. Ребенок не в состоянии добывать пищу и средства к существованию, защититься от опасности. Как известно, на то, чтобы полностью освободиться от опеки взрослых и стать самостоятельным, требуется пятнадцать лет, а то и больше.

Судьбу ребенка неизбежно определяет его продолжительная зависимость от взрослого, что также отличает людей от особей животного мира. Мать играет в течение первого года жизни самую важную роль в судьбе ребенка, хотя бы потому, что ее нежная забота – единственная его защита, это ощущение остается на всю жизнь. Ребенок чувствует себя в безопасности до тех пор, пока он знает, что мать находится поблизости, и дитя беспокойством или возмущением демонстрирует свою беспомощность, когда мать покидает его. Без матери он не смог бы утолить свой голод; ее присутствие становится жизненно важным для него.

Первая лекция по психоанализу для педагогов (1930). Текст дан по изданию: Фрейд А. Теория и практика детского психоанализа. Т. I. М., 1999. С. 8–22.

Немецкое Hort здесь переводится как «Детский дневной центр». Его устав гласит: «Центры созданы по модели детских садов, но предназначены главным образом для детей от 6 до 14 лет. В то время как детские сады принимают детей только до 6 лет, то есть дошкольного возраста, центры Hort посещают те дети, родители которых уходят на работу на весь день и которые вынуждены были бы проводить свободное от школы время на улице. Здесь, в центрах Hort, они готовят уроки, участвуют в коллективных играх, ходят на прогулки».